Хайдеггер зачем нужны поэты читать. Хайдеггер и поэтическое. Отзывы о других книгах
Согласно Хайдеггеру, западная история не является триумфальным маршем к свету и счастью. Напротив, она характеризуется постоянным упадком, начавшимся во времена досократиков. Чем больше люди пытаются охватить существующее в своих теоретических понятиях и овладеть им с помощью техники, тем более они умудряются забыть то, что является существенным. Итак, история - это роковое упадническое движение от того, что существенно, к беспомощному поиску несущественного, будь оно теоретическим постижением, техническим могуществом или способом жизни.
Платон фиксирует первый шаг в этом направлении. Он помещает все мирские творения под иго идей. В дальнейшем философия и теоретическая наука так сильно и всеобъемлюще развили платоновский подход, что едва ли найдется хотя бы один феномен, избежавший этой дисциплинирующей идеализации. Технологическое развитие представляет собой практическую параллель этой теоретической тенденции. Все должно быть объектом рационального управления: природа, общество и сами люди. Но кто управляет кем? Мысль или ее отсутствие? Мудрые действия или неудержимое и близорукое стремление к новому, по сути остающемуся старым?
С одной стороны, Хайдеггер - экзистенциалист (см. Гл. 29). Он озабочен проблемами аутентичного и неаутентичного существования, нашего уникального сознания, нашего выбора и нашей смерти, которая "всегда с нами". Можно сказать, что он является феноменологом при описании основных особенностей способа человеческого бытия (см. его книгу Бытие и время, Sein und Zeit, 1927). Люди понимают мир на основе своих жизненных "проектов". У нас нет никакого доступа к миру вне таких формативных "проектов". Феномены всегда появляются такими, какими они обнаруживаются в свете каждого отдельного "проекта". Постижение, включенное в такой проект, может быть выражено в форме утверждений или оставаться "неявным знанием", как это имеет место в случае умелого владения молотком и пилой.
Наше понимание может быть развито и углублено. Оно всегда реализуется на фоне того, что мы считаем уже известным. Мы видим новые вещи в свете уже знакомого нам и, следовательно, никогда не остаемся без предпосылок. Однако мы можем ослабить и переформировать предположения, которыми обладали до настоящего времени. Следовательно, наше постижение может изменяться. Благодаря этому мы также изменяем самих себя. В определенном смысле мы формируем самих себя, так как не только формулируем явные гипотезы о себе самих, но и формируем неявные базисные предпосылки о том, что "мы есть", которые чаще всего не осознаем. Итак, герменевтический процесс разворачивается на более глубоком личностном уровне, чем гипотетико-дедуктивное исследование (в котором сформулированные гипотезы подвергаются проверке). Но Хайдеггер трактует герменевтику не просто как метод наряду с другими методами. Герменевтика - это базисная схема человеческого познания. Мы так осциллируем между известным и неизвестным, между частью и целым, что в нашем поиске усматриваем новые стороны предмета дискурса и, по-видимому, видим их лучше и истиннее, хотя и остаемся существами, всегда подверженными ошибкам.
С определенной культурно-политической перспективы (которая не является хайдеггеровской) Хайдеггер выглядит критиком натурализации и утраты исторического сознания, следуя в этом экзистенциалистской критике массового общества (Ясперс, Марсель).
Но за всем этим скрывается тотальный критицизм Хайдеггера: никаких компромиссов с их иллюзорными попытками "украсить" это мрачное развитие! Мы сосуществуем с техникой как нашим роком и все глубже попадаем в ее объятия, когда занимаемся поверхностными решениями. Кризис охватывает всю нашу европейскую историю с такими ее основными заповедями, как наша научная рациональность и техника. Следовательно, поиски преобразования должны вестись на самом глубоком уровне, где скрыто забытое и существенное.
Но что является существенным? Не "сущность" в виде Бога или принципа, а то, что нам близко, но чему мы стали чуждыми. Однако мы можем предположить это существенное и приблизиться к нему с помощью философов того времени, когда приоритет еще не отдавался идеям. Существенное есть "бытие Бытия", - говорит Хайдеггер и добавляет, что для современного человека оно все еще покрыто тайной.
Мы должны учиться так слушать язык, чтобы он мог говорить с нами. Язык, особенно поэтический, является благоприятной возможностью (an opening), особенно восприимчивой к тому, что трудно передать. По этой же самой причине важно и искусство вообще.
Язык есть речь. Мы выражаем себя в речи. Выражая себя, мы сообщаем, кто мы. Поэтому в речи мы не только говорим о чем-либо, но в качестве говорящих сообщаем о самих себе. С помощью речи мы выражаем переживаемое нами состояние. Мы сообщаем о нашей ситуации. Мы передаем наше настроение и с ним раскрываем наше отношение к миру и к самим себе. Это происходит всегда. Но значение такой экзистенциальной коммуникации варьируется при переходе от научного языка к поэзии. В поэзии относительно неважно, о чем мы говорим. В ней существенным является передача определенного настроения как способа раскрытия истинной сущности бытия, как оно есть. Поэзия является активной силой конституирования смысла, открытия мира. Она передает наш экзистенциально "настроенный" и раскрывающий истинную сущность способ "ситуатизирования" в мире. Знакомясь с народной поэзией, мы постигаем дух и способ бытия народа. Таким же путем мы можем найти самих себя и открыть нашу скрытую судьбу и предназначение.
Хайдеггер исключительно высоко оценивает поэзию, слово. Язык является домом человека, а поэзия - нашим творческим воссозданием и актуализацией. Обеднение языка, выражающееся в пустых разговорах, клише, болтовне и бранных словах, показывает обеднение сущности человека.
Согласно Хайдеггеру, поэты, а не ученые или политики, находятся в авангарде человечества! Поэты и поэтически мыслящие философы - вот выразители скрытой и загадочной сущности человека.
Хайдеггер не придает особого значения рациональным дискуссиям, происходят ли они в античном полисе, в лекционной аудитории или в научной лаборатории. Эти обсуждения, несмотря на их триумф, не являются подлинно существенными.
Хайдеггер, философ-поэт, не подходит к истории как предмету теоретического исследования. Он скорее размышляет по ее поводу и пытается представить себе появление Слова в начале нашей истории. Выступая в роли аполитичного критика современности и ее корней, он является последовательным сторонником форм жизни, связанных с "эйкосом", домашним хозяйством. Для Хайдеггера деревенские формы жизни, повседневная деятельность фермера и ремесленника являются менее вырожденными и более подлинными, чем городская жизнь с ее отчуждением и отсутствием привязанности к родной почве. Он - мыслитель "почвенничества", который рассматривает сельскую жизнь с гораздо большим воодушевлением, чем городскую. С присущим ему "двойным рефлексивным" (doppelt reflektvierte) подходом (предполагающим выяснение предпосылок обсуждаемого вопроса, а затем предпосылок этих предпосылок и т.д. - В.К.) Хайдеггер выступает своего рода "мыслителем родных мест" (Heimat-Denker): В поэтическом смысле человек живет на родной земле, погрузившись в неспешные думы (logos) и заботы о своем домашнем хозяйстве (oikos). В локальном и характерном Хайдеггер усматривает настоящую подлинность (и одновременно универсальность).
Хайдеггер и поэтическое
Согласно Хайдеггеру, западная история не является триумфальным маршем к свету и счастью. Напротив, она характеризуется постоянным упадком, начавшимся во времена досократиков. Чем больше люди пытаются охватить существующее в своих теоретических понятиях и овладеть им с помощью техники, тем более они умудряются забыть то, что является существенным. Итак, история - это роковое упадническое движение от того, что существенно, к беспомощному поиску несущественного, будь оно теоретическим постижением, техническим могуществом или способом жизни.
Платон фиксирует первый шаг в этом направлении. Он помещает все мирские творения под иго идей. В дальнейшем философия и теоретическая наука так сильно и всеобъемлюще развили платоновский подход, что едва ли найдется хотя бы один феномен, избежавший этой дисциплинирующей идеализации. Технологическое развитие представляет собой практическую параллель этой теоретической тенденции. Все должно быть объектом рационального управления: природа, общество и сами люди. Но кто управляет кем? Мысль или ее отсутствие? Мудрые действия или неудержимое и близорукое стремление к новому, по сути остающемуся старым?
С одной стороны, Хайдеггер - экзистенциалист (см. Гл. 29). Он озабочен проблемами аутентичного и неаутентичного существования, нашего уникального сознания, нашего выбора и нашей смерти, которая «всегда с нами». Можно сказать, что он является феноменологом при описании основных особенностей способа человеческого бытия (см. его книгу Бытие и время, Sein und Zeit, 1927). Люди понимают мир на основе своих жизненных «проектов». У нас нет никакого доступа к миру вне таких формативных «проектов». Феномены всегда появляются такими, какими они обнаруживаются в свете каждого отдельного «проекта». Постижение, включенное в такой проект, может быть выражено в форме утверждений или оставаться «неявным знанием», как это имеет место в случае умелого владения молотком и пилой.
Наше понимание может быть развито и углублено. Оно всегда реализуется на фоне того, что мы считаем уже известным. Мы видим новые вещи в свете уже знакомого нам и, следовательно, никогда не остаемся без предпосылок. Однако мы можем ослабить и переформировать предположения, которыми обладали до настоящего времени. Следовательно, наше постижение может изменяться. Благодаря этому мы также изменяем самих себя. В определенном смысле мы формируем самих себя, так как не только формулируем явные гипотезы о себе самих, но и формируем неявные базисные предпосылки о том, что «мы есть», которые чаще всего не осознаем. Итак, герменевтический процесс разворачивается на более глубоком личностном уровне, чем гипотетико-дедуктивное исследование (в котором сформулированные гипотезы подвергаются проверке). Но Хайдеггер трактует герменевтику не просто как метод наряду с другими методами. Герменевтика - это базисная схема человеческого познания. Мы так осциллируем между известным и неизвестным, между частью и целым, что в нашем поиске усматриваем новые стороны предмета дискурса и, по-видимому, видим их лучше и истиннее, хотя и остаемся существами, всегда подверженными ошибкам.
С определенной культурно-политической перспективы (которая не является хайдеггеровской) Хайдеггер выглядит критиком натурализации и утраты исторического сознания, следуя в этом экзистенциалистской критике массового общества (Ясперс, Марсель).
Но за всем этим скрывается тотальный критицизм Хайдеггера: никаких компромиссов с их иллюзорными попытками «украсить» это мрачное развитие! Мы сосуществуем с техникой как нашим роком и все глубже попадаем в ее объятия, когда занимаемся поверхностными решениями. Кризис охватывает всю нашу европейскую историю с такими ее основными заповедями, как наша научная рациональность и техника. Следовательно, поиски преобразования должны вестись на самом глубоком уровне, где скрыто забытое и существенное.
Но что является существенным? Не «сущность» в виде Бога или принципа, а то, что нам близко, но чему мы стали чуждыми. Однако мы можем предположить это существенное и приблизиться к нему с помощью философов того времени, когда приоритет еще не отдавался идеям. Существенное есть «бытие Бытия», говорит Хайдеггер и добавляет, что для современного человека оно все еще покрыто тайной.
Мы должны учиться так слушать язык, чтобы он мог говорить с нами. Язык, особенно поэтический, является благоприятной возможностью (an opening), особенно восприимчивой к тому, что трудно передать. По этой же самой причине важно и искусство вообще.
Язык есть речь. Мы выражаем себя в речи. Выражая себя, мы сообщаем, кто мы. Поэтому в речи мы не только говорим о чем-либо, но в качестве говорящих сообщаем о самих себе. С помощью речи мы выражаем переживаемое нами состояние. Мы сообщаем о нашей ситуации. Мы передаем наше настроение и с ним раскрываем наше отношение к миру и к самим себе. Это происходит всегда. Но значение такой экзистенциальной коммуникации варьируется при переходе от научного языка к поэзии. В поэзии относительно неважно, о чем мы говорим. В ней существенным является передача определенного настроения как способа раскрытия истинной сущности бытия, как оно есть. Поэзия является активной силой конституирования смысла, открытия мира. Она передает наш экзистенциально «настроенный» и раскрывающий истинную сущность способ «ситуатизирования» в мире. Знакомясь с народной поэзией, мы постигаем дух и способ бытия народа. Таким же путем мы можем найти самих себя и открыть нашу скрытую судьбу и предназначение.
Хайдеггер исключительно высоко оценивает поэзию, слово. Язык является домом человека, а поэзия - нашим творческим воссозданием и актуализацией. Обеднение языка, выражающееся в пустых разговорах, клише, болтовне и бранных словах, показывает обеднение сущности человека.
Согласно Хайдеггеру, поэты, а не ученые или политики, находятся в авангарде человечества! Поэты и поэтически мыслящие философы - вот выразители скрытой и загадочной сущности человека.
Хайдеггер не придает особого значения рациональным дискуссиям, происходят ли они в античном полисе, в лекционной аудитории или в научной лаборатории. Эти обсуждения, несмотря на их триумф, не являются подлинно существенными.
Хайдеггер, философ-поэт, не подходит к истории как предмету теоретического исследования. Он скорее размышляет по ее поводу и пытается представить себе появление Слова в начале нашей истории. Выступая в роли аполитичного критика современности и ее корней, он является последовательным сторонником форм жизни, связанных с «эйкосом», домашним хозяйством. Для Хайдеггера деревенские формы жизни, повседневная деятельность фермера и ремесленника являются менее вырожденными и более подлинными, чем городская жизнь с ее отчуждением и отсутствием привязанности к родной почве. Он мыслитель «почвенничества», который рассматривает сельскую жизнь с гораздо большим воодушевлением, чем городскую. С присущим ему «двойным рефлексивным» (doppelt reflektvierte) подходом (предполагающим выяснение предпосылок обсуждаемого вопроса, а затем предпосылок этих предпосылок и т. д. - В.К.) Хайдеггер выступает своего рода «мыслителем родных мест» (Heimat-Denker): В поэтическом смысле человек живет на родной земле, погрузившись в неспешные думы (logos) и заботы о своем домашнем хозяйстве (oikos). В локальном и характерном Хайдеггер усматривает настоящую подлинность (и одновременно универсальность).
Хайдеггер не обосновывает в обычном смысле свою позицию. Для этого язык является (все еще?) недостаточным. Но Хайдеггер пытается сообщить нам в поэтической форме, что является существенным. Итак, его критика современности и ее истоков выражена с помощью поэтического.
Из книги Хайдеггер и восточная философия: поиски взаимодополнительности культур автора Корнеев Михаил Яковлевич§1. Хайдеггер в сопоставлении с западными мыслителями. Хайдеггер – экзистенциалист Исследованию творчества Хайдеггера еще при его жизни было посвящено немало книг, статей, многие из которых писались в контексте сравнительной философии. И, как правило, он рассматривался
Из книги Что значит мыслить? автора Хайдеггер МартинМартин Хайдеггер Что значит мыслить? Мы попадаем в то, что называют мышлением, когда мыслим сами. Чтобы нам это удалось, мы должны быть готовы учиться мыслить.Как только мы принимаемся за это учение, мы сразу понимаем, что мыслить мы не можем. Но все же человека считают, и по
Из книги Диалектика мифа автора Лосев Алексей ФедоровичVI. МИФ НЕ ЕСТЬ ПОЭТИЧЕСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ Нечего и говорить о том, что отождествление мифологии и поэзии тоже одно из коренных убеждений огромной части исследователей. Начиная с Я.Гримма, очень многие понимают мифы как поэтические метафоры первобытного образа мышления.
Из книги Философ на краю Вселенной. НФ–философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно–фантастических фильмах автора Роулендс Марк30. Хайдеггер, Мартин Немецкий философ двадцатого столетия. Никогда и ни в чем не упускал своей выгоды. По существу поддержал Гитлера и нацизм в своем выступлении в 1933 году, после чего был назначен ректором Фрайбургского университета (простое совпадение, я полагаю).
Из книги Постмодернизм [Энциклопедия] автора Грицанов Александр АлексеевичПОЭТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ ПОЭТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ - понятие, содержание которого фиксирует способ (стиль, тип) мышления, основанный на презумпции принципиальной недосказанности (неполноты) и метафоричности. В содержательном плане П.М. предполагает радикальный отказ от жесткого
Из книги Искусство и пространство автора Хайдеггер МартинМартин Хайдеггер Искусство и пространство Когда много думаешь сам, обнаруживаешь, что в языке заключено много мудрости. Едва ли вероятно, что мы сами всё вкладываем в него; в нем действительно скрыта немалая мудрость, как и в пословицах. Г. Хр. Лихтенберг Но чем-то великим
Из книги Преодоление метафизики автора Хайдеггер МартинМартин Хайдеггер Преодоление метафизики I. Что значит "преодоление метафизики"? Бытийно-историческая мысль применяет это обозначение лишь как вспомогательное для того, чтобы вообще сделать себя понятной. По существу оно дает повод для многих недоразумений; ибо оно не
Из книги Хайдеггер и греки автора Гадамер Ганс Георгавтора Юнг Карл Густав
Мартин Хайдеггер 1889–1976Бытие и время1927Автор Бытия и времени является одним из тех философов XX века, вокруг которых было больше всего споров. Дело в том, что с 1933 года он примкнул к национал-социалистической партии. На долгое время Хайдеггер останется отправной точкой
Из книги Философия автора Спиркин Александр ГеоргиевичПсихология и поэтическое творчество (123)…Материнское лоно всех наук, как и любого произведения искусства, - душа.(127)…[В «Фаусте» любовная трагедия первой части] объясняет себя сама, в то время, как вторая часть требует работы истолкователя. Применительно к первой части
Из книги Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии автора Сартр Жан-Поль12. М. Хайдеггер Мартин Хайдеггер (1880–1976) - немецкий философ-экзистенциалист. Экзистенциализм (от позднелат. exsistentia - существование) - «философия существования», одно из самых модных философских течений в середине XX в., явившее собой «самое непосредственное выражение
Из книги Антология реалистической феноменологии автора Коллектив авторов3. Гуссерль, Гегель, Хайдеггер Кажется, что философия XIX и XX веков понимала невозможность избежать солипсизма, если рассматривать вначале меня и другого в виде двух разделенных субстанций: в самом деле, всякое объединение этих субстанций должно считаться невозможным.
Из книги автораМартин Хайдеггер. Бытие и время
Едва ли возможно сказать о «поэзии» нечто такое, что не оказалось бы явно никчемным для всех тех, в чьей внутренней жизни эта своеобычная сила пробуждает влечение и жажду выразить себя, выявляясь в форме непостижимого запроса их естества или же наиболее целостного его ответа.
Поль Валери
В этой небольшой работе я попытаюсь, основываясь на соответствующих работах М. Хайдеггера, поразмыслить о значении поэзии для философии в целом и философской антропологии, в частности. Однако меньше всего я хотела бы представлять эти рассуждения в виде некоторой научной или, что более правдоподобно в случае с поэзией, наукообразной системы. На сегодняшний день существуют десятки попыток - порою весьма искусных –методического анализа поэзии. Однако практикуемое в них детальное расчленение поэтического произведения и тщательный разбор образов, фигур, эпитетов и «красочных деталей» не позволяет ответить на вопрос о сущности поэзии как таковой. Так называемые «научные» методы (подсчеты и регистрация) обнаруживают свою бесполезность и бесплодность в попытке объяснить «поэтический эффект», то есть то воздействие, которое поэзия оказывает на человека. Рассуждения о «Классицизме». «Романтизме», «Символизме» и т. д., различение в стихах формы и содержания, звука и смысла, анализ ритмики, метрики и просодии - все это, в сущности, не имеет никакого отношения к самому миру поэзии, поскольку не участвует в его формировании. Тем не менее, мне бы не хотелось принизить значение такой области знания, как литературоведение. Я пытаюсь лишь указать на те очевидные границы этой дисциплины, которые не позволяют обнаружить философско-антропологическое измерение поэзии, то есть не позволяют обосновать значение поэзии для человеческого существования. Совершенно очевидно, что сущность поэзии не выражается во всех этих литературоведческих классификациях и определениях, она раскрывается только в момент прочтения конкретного произведения. Рассуждать о поэзии можно только изнутри опыта самого поэтического произведения, а не путем жонглирования литературоведческими абстракциями.
Именно с таким подходом к поэзии мы сталкиваемся в работах Мартина Хайдеггера: обращаясь к произведениям Гельдерлина, Георге и других немецких поэтов, он тем самым обнаруживает философскую значимость высказанных в них идей. В хайдеггеровском анализе поэзии можно выделить три ведущие тематические линии, которые непосредственно переплетаются друг с другом:
- поэзия, как говорение, выделенное из повседневной речи, позволяет обнаружиться истине теми способами, какие повседневной экзистенции из нее самой недоступны;
- поэт показывает вещи в их «отягощенности миром» (Weltgeladenheit), то есть в их истинном свете;
- «поэтическое» свершение истины в искусстве манифестирует онтологический приоритет языка.
Несмотря на то, что обращение к поэзии характерно для позднего периода творчества М. Хайдеггера, тем не менее, уже в «Бытии и времени» (§34) мы можем обнаружить предложение, указывающее на особое, онтологическое значение поэтической речи по сравнению с вседневным языковым общением. Данное предложение гласит: «Сообщение экзистенциальных возможностей расположенности, то есть размыкание экзистенции, может стать специальной целью «поэтической речи». Таким образом, уже в «Бытии и времени» поэзия рассматривается не просто как один из видов словесного творчества, а в своем исходном значении: как то, что размыкает речевым (языковым) способом бытие-в-мире. И тем отличительным способом, каким поэт экзистирует в речевом членении своего бытия-в-мире, «он размыкает экзистенцию». Поэтическое размыкание экзистенции, то есть экзистирующего бытия-в-мире, совершается как «сообщение экзистенциальных возможностей расположенности». Но почему, все-таки, поэтическая речь и поэтическое высказывание, по М. Хайдеггеру, подчеркнуто имеют дело с расположенностью? Расположенность, как конститутивный и неустранимый момент бытия-в-мире, размыкает вот-бытию (Dasein) возможности его бытия-в-мире. И эти в соответствующей расположенности разомкнутые, следовательно, брошенные возможности вот-бытия, набрасывая, для себя раскрывает. Если расположенность и есть то, что, размыкая, задает Dasein возможности его бытия-в-мире, и если «поэтическое Dasein» (то есть поэт) отличительным способом обитает в разомкнутом мире и отрытых в этом мире вещах, тогда проявляется отличие поэтической экзистенции: она в большей степени, чем непоэтическая экзистенция подвержена размыканию расположенностью.
Поэзия не является, таким образом, каким-то другим языком. Язык в его онтологическом значении всегда один. Можно говорить, скорее, о различных способах артикуляции бытия, которые, как нам кажется, тоже могут быть собственными и несобственными. Поэзия есть язык в собственном смысле, поскольку она дает явиться истине как несокрытости, а языку предстать не в качестве «средства общения», но в качестве «дома», в котором человек живет. В данном случае весьма уместно изящное сравнение Поля Валери, которое так любил Гадамер и неоднократно упоминал в своих работах. В одном из своих эссе, посвященных поэзии, П. Валери попытался выявить сущностное различие между поэтическим словом и словом повседневной речи. Слово обыденного языка, пишет П. Валери, подобно мелкой разменной монете или бумажной банкноте в том отношении, что оно не обладает стоимостью, которую символизирует; напротив, поэтическое слово, как старый золотой, само обладает стоимостью, которую символизирует. То есть поэтическое слово является не просто указанием на нечто иное, но, подобно золотой монете, оно есть то, что означает. Это позволяет наглядно продемонстрировать хайдеггеровское положение о свойстве поэтической речи замыкаться на себе, быть независимой от нужд и забот повседневности. Поэтическое слово ценно само по себе, поскольку непосредственно, не прибегая к чему-то другому, демонстрирует власть языка.
Когда же М. Хайдеггер в «Истоке художественного творения» утверждает, что по своей внутренней сути все искусство есть поэзия, то это принципиальное утверждение отнюдь не следует понимать в смысле сведения всего поля искусства к одной форме его выражения. Совсем нет. Скорее «поэзией» здесь названа раскрывающая сила самого языка. Иначе говоря, под «поэтическим» свершением истины в искусстве подразумевается первоначальная онтологическая реальность языка. Сам язык есть поэзия в своей сути, то есть раскрытие сущего. Язык в своей изначальной сущности - это не средство общения. «Язык не только и не в первую очередь выражение в звуках и на письме того, что подлежит сообщению. Язык не просто передает в словах и предложениях все очевидное и все спрятанное как разумеющееся так-то и так-то, но впервые приводит в просторы разверстого сущее как такое-то сущее… Язык впервые дает имя сущему, и благодаря такому именованию впервые изводит сущее в слово и явление. Такое именование, означая сущее, впервые назначает его к его бытию…». Иными словами, язык - это сфера бытия всего сущего в целом и одновременно сила, являющая бытие в мире сущего, проясняя, освещая само это сущее.
Итак, поэзия является той силой, которая и свершает истину в искусстве. М. Хайдеггер называет ее «набрасывающим сказанием» (entwerfendes Sagen), которое раскрывает нам истину, ускользающую от нас в повседневности. А потому глубочайшей сущностью поэтической речи является утверждение истины в творении. Это утверждение принципиально должно пониматься не как творческий акт гениального субъекта-творца в духе субъективистской эстетики, а как безразличное к эстетическому началу простое удержание «начала» или истока, той онтологической непосредственности первого шага творения, которая не опосредована никаким вторичным эстетическим символизмом. Бытие есть одновременно и учредитель, и учреждаемое. Человеку причитается, правда, заслуга старания и борьбы за слово, но в подлинном произведении, как на то указывает сам М. Хайдеггер, дарит себя благосклонность бытия, в поэзии случается «полагание-себя-в-творение истины сущего». Какую же роль тогда играет поэт?
В поисках ответа на этот вопрос обратимся к знаменитой римской лекции М. Хайдеггера «Гельдерлин и сущность поэзии» (1936 г.). В этой лекции о поэтическом языке Гельдерлина М. Хайдеггер говорит, что «поэт именует богов и именует все тем, чем они являются». М. Хайдеггер тем самым указывает здесь на то, что бытие, так сказать, «институционализируется» в языке. Попутно заметим, что идея, состоящая в том, что бытие основано на слове поэта, является основополагающей для «поздних» сочинений М. Хайдеггера, в которых бытие продумывается всегда в аспекте своей выразимости в языке.
«Свободная игра» слов, в которой пребывает поэт, является, по М. Хайдеггеру, не произволом, а наивысшей необходимостью. Поэт подхватывает намеки, которые, как говорил Гельдерлин, «суть издавна речь богов». Поэтическая речь предстает как подхватывание этих намеков, с тем чтобы в дальнейшем намекать ими «своему народу». С другой стороны, поэтическое слово есть лишь истолкование «голоса народа». Так называет Гельдерлин сказания, в которых народ памятует о своей принадлежности «сущему в целом». Но чаще всего этот голос умолкает и не может сам по себе высказать то, что М. Хайдеггер называет «подлинным» (das Eigentliche), посему он нуждается в тех, кто его истолкует, то есть в поэтах.
Тем самым проясняется и «место» поэта. Поэт, согласно своей «миссии», находится между богами и людьми. «Он, выброшенный наружу изгнанник в это Между (in jenes Zwischen), между богами и людьми. Но исключительно в этом между, и прежде всего в нем, решается, кто есть человек и где он поселит свое вот-бытие». Таким образом, мы должны говорить об «именовании» не просто как о выражении поэтического опыта, но, «бытийно-исторически», как о бытийном «начале» («истоке»), начале подлинного мышления.
В своей лекции «Введение в философию: мыслить и поэзировать» М. Хайдеггер говорит, что в состояние подлинного мышления нас могут привести лишь те, кто сам уже мыслит подлинно, кто «говорит о том, что есть»: это мыслители и поэты. Есть определенное, но зачастую скрытое родство между ними, которое, как представляется, состоит в том, что мышление, равно как и поэзия, является размышлением (das Sinnen), выраженным в слове. «Общим у мыслителя и поэта является то, что оба выражают свои размышления в слове и хранят их в сказании (Sagen), так что мыслители и поэты суть собственные хранители слова в языке (Sprache)». Оба опыта представляют собой такое «пребывание внутри слова», когда на него уже не смотрят как на предмет. Познав «скрывающе-раскрывающее существо языка», философ и поэт уже не могут довольствоваться пределами, полагаемыми логикой высказываний, ими открывается более широкий горизонт - оба вскрывают язык в его жизненном единстве.
То, что мы не обладаем языком, наиболее убедительно было высказано М. Хайдеггером в тексте 1950 г., озаглавленном «Язык», во фразе «язык говорит» (die Sprache spricht). Смысл этой фразы, видимо, нужно понимать так: человек говорит лишь постольку, поскольку он отвечает языку. Язык говорит всегда и везде, где бы и когда бы человек ни говорил. И прежде всего язык говорит в изначальном опыте сказания (Sagen) - в поэзии и философии. Поэзия и философия, как два способа «сказания», имеющие одну сущность, коренящуюся в языке, указывают на нашу принадлежность последнему. Указывая это, они и «приводят нас к освоению (Heimischwerden) в собственном мышлении». Язык как «сказание» - это событие, в котором все сущее впервые изрекается, раскрываясь как нечто определенное. Мышление и поэзия предстают, таким образом, как два способа ответствования тому изначальному, чему мы принадлежим (то есть языку). Так, мышление становится поэтическим, а поэзия раскрывается как опыт мышления.